ХЛАМ

Раз в неделю, по средам, в "Ренессансе" проходили вечера ХЛАМа. Слово "ХЛАМ" означало: Художники, Литераторы, Артисты и Музыканты. Конечно, ни художников, ни артистов, ни литераторов там не бывало по той простой причине, что таковых в Шанхае просто не было. Музыкантов было немного, но они по вечерам играли в дансингах и поэтому отсутствовали. Но зато бывала та публика, которая имела какое-то отношение к тому маленькому артистическому миру, который все же был в Шанхае. Ходили маникюрши, портнихи, парикмахеры, мелкие репортеры, спекулянты и жулики.

"Душой" этих вечеров был некий Гвадалквивиров - театральный паразит, приехавший еще в 30-м году с балетной труппой в Харбин администратором и оставшийся там. Он должен был на что-то жить и поэтому был неистощим на всякие театральные затеи, от которых ему перепадали немалые деньги. Артистам он обыкновенно платил мало или совсем не платил, уговаривая сделать это "для искусства" и прельщая интересной ролью. А всю выручку кассы клал в карман.

В Шанхае было много скучающих дам, которые "пели для себя" и даже учились у кого-то "для себя", но все они горели желанием показать себя на сцене и даже готовы были заплатить за это сколько угодно. Билеты обычно распространялись "по знакомым" или раздавались бесплатно. Эдуард Иванович Гвадалквивиров "делал прессу", т. е. помещал фото будущих звезд в местных двух газетках и писал "от руки" заметки о них. Костюмы брались у старого харбинского костюмера, у которого было все что угодно. Выпускались саженные афиши, где кровавыми буквами пламенело никому не известное имя какой-нибудь жены аптекаря или зубного врача. И дело было сделано. Гастролерша месяца за два до спектакля уже ни с кем не разговаривала, показывая рукой на горло, куталась в шелковые платки и горжетки и шепотом говорила знакомым: "Пою Травиату".

Некоторые вообще переставали разговаривать и объяснялись даже с мужьями письменно. Мужья жаловались. Это было совсем неудобно и сложно в семейной жизни. И, наконец, не всегда же есть чернила и перо. И не при всех обстоятельствах. И есть такие моменты, когда просто невозможно поставить между собой и женой чернильницу.

Но... терпели.

К дню спектакля дама окончательно теряла остатки голоса и объяснялась со сцены жестами. Но зато туалеты были умопомрачающие. Что и требовалось доказать.

В газетах появлялась рецензия вроде такой: "Хорошо пела госпожа Канарик, чего нельзя сказать о декорациях".

Действительно, декорации помалкивали.

Эдуард Иванович, получив солидную сумму с мужа этой дамы и забрав все, что было в кассе, скорбно вздыхал и говорил о том, как трудно внедрять в инертную шанхайскую публику святое искусство.

В ХЛАМе местные поэты читали стихи, дамы пели цыганские романсы вроде:

Замело тебя снегом, Россия, 
Запуржило седою пургой!..

Причем слово "запуржило" выпевали, сложив губы бантиком, так, что получалось "запюржило". А по-французски слово "пюрж" означает "слабительное", поэтому впечатление было особо сильное.

Редкие музыканты иногда что-то играли. Но дело было не в программе. В зале всегда находились "таланты из публики", которые, подвыпив, жаждали успеха на сцене.

Кто-то садился в оркестре за барабан и нещадно терзал уши присутствовавших. Кто-то "свистел" из "Сильвы" пронзительным воровским свистом "форточника", стоящего "на стреме", кто-то соло танцевал "танго" времен девятьсот четырнадцатого года, когда его привезли в Россию беженцы из Варшавы. Словом, недостатка в исполнителях не было. Шанхайцы любили ходить в кабаре "со своей программой", как ходят в театр немцы со своими бутербродами. За вход была установлена плата, которую Эдуард Иванович клал к себе в карман "за организацию", да еще получал небольшой процент с торговли от хозяина.

Раз в год Гвадалквивиров устраивал в большом летнем саду "Аркадия" выборы "Мисс Шанхай". Это дельце уже покрупнее. В Шанхае было много девиц, имевших богатых покровителей и жаждавших славы. Подготовку к этому событию он начинал задолго. За то, чтобы только включить девицу в конкурсную группу, он уже брал деньги, и немалые. Тут уж была сплошная "лавочка". В назначенный день сад наполнялся публикой, и на паркетный круг для танцев, посреди сада, выводили "красавиц" всех стилей, оттенков и типов. Кого только тут не было! Девушки из офисов, баров, ресторанов, балеринки, приказчицы, менекенши из "домов платья", кельнерши, кассирши, белошвейки, проститутки, которые на вопрос "чем вы занимаетесь?" отвечали: "Живу с человеком".

Вся эта масса девиц проходила гуськом перед сидящей вокруг публикой, блистая туалетами и прическами, неся на груди соответствующий номер, и публика, получившая при входе "талоны", должна была сдавать их "жюри", написав на них сверху номер своей избранницы. На каждого из публики полагался один талон, и часто вкус публики сходился на какой-нибудь из них. Тем не менее это не значило, что она будет избрана. Потому что "талонов" можно было купить за деньги сколько угодно в кассе. И какой-нибудь поклонник, купив сразу их на большую сумму, добивался избрания своей "дамы" вопреки всему...

- Жулики! Арапы! Мошенники! - вопила возмущенная публика.

Девицы рыдали, сидя в уборной, а Гвадалквивирова уже не было в саду. Он незаметно "смывался" с деньгами от греха подальше.

Каждый раз его собирались бить, и каждый раз он ускользал от этого.

А на следующий год вся история повторялась снова.

Следующий рассказ